Он был боец во всем

Михаил Федотов о Викторе Черномырдине в эфире радиостанции «Эхо Москвы».

Познакомился я с ним, когда его назначили главой правительства. Собственно говоря, до этого мы нигде не пересекались – уж слишком разные были сферы деятельности: он занимался ТЭКом (топливно-энергетическим комплексом), я занимался средствами массовой информации. И когда его назначили главой правительства, я в это время заканчивал как раз работу над делом КПСС в Конституционном суде, которое закончилось 30 ноября 92-го года.

И у меня было такое ощущение, что все, 30 ноября, решение по делу КПСС вынесено Конституционным судом. Дальше мне предстояла еще небольшая драка по поводу Фронта национального спасения, тоже выступать от имени президента. И дальше, я надеялся, все, я могу спокойно возвращаться на свое рабочее место. Я тогда был генеральным директором Российского агентства интеллектуальной собственности при Президенте Российской Федерации. Прекрасная работа. Работа с нашими композиторами, поэтами, писателями, учеными. Огромное количество хороших дел, которые очень хотелось делать. И, в общем, были большие планы.

Но вместо этого прозвучал звонок, и мне было сказано: «Михал Саныч, как вы относитесь к тому, чтобы стать министром печати и информации?»

У меня в памяти осталось одно заседание правительства, которое я, наверное, буду помнить до последних дней. Обычное заседание совершенно. Но на этом заседании обсуждался вопрос о закупке зерна за рубежом. И Виктор Степанович считал, что закупать зерно за рубежом не нужно, что это подрывает наше сельское хозяйство.

И по этому вопросу выступал глава, если я правильно помню, «Росхлебопродукт» господин Чешинский. А все вот эти закупки зерна за рубежом проходили через «Росхлебопродукт». И он выступает с докладом и говорит, что не надо прекращать закупки зерна за рубежом, что это для нас очень выгодно, это очень правильно. И я смотрю на Виктора Степановича и вижу, что он, как чайник, нагревается, нагревается, нагревается. И я понимаю, что сейчас он взорвется, момент кипения уже близок.

И тут несчастный Чешинский произносит ключевое. Он говорит: «Виктор Степанович, нельзя закрывать эти закупки. Нельзя резать курица, которая несет золотые яйца». Тут происходит закипание, свисток чайника, крышку сносит. Виктор Степанович, обращаясь к нему, говорит: «Садитесь. Я и без вас знаю, у кого здесь яйца золотые, а у кого – позолоченные!». Зал лежит. Честно говоря, там ведь были и дамы среди членов правительства. Я так посмотрел – в общем, они были пунцовые от этих ЧВСовских шуток. Но идея-то была правильная. Виктор Степанович-то был прав.  

В эфире радиостанции «Эхо Москвы» - Михаил Федотов, профессор ВШЭ.

Эфир ведет Максим Курников.

М. Курников: Добрый вечер. Все правильно было сказано в рекламе. У микрофона – Максим Курников. И со мной по видеосвязи профессор Высшей школы экономики Михаил Федотов. Здравствуйте, Михаил Александрович.

М. Федотов: Да, добрый вечер.

М. Курников: Я сразу скажу, что мы в прямом эфире.Но начну я уже с традиционного для нашей серии интервью вопроса. Как вы познакомились с Виктором Черномырдиным? И что вы до знакомства о нем слышали?

М. Федотов: Познакомился я с ним, когда его назначили главой правительства. Собственно говоря, до этого мы нигде не пересекались – уж слишком разные были сферы деятельности: он занимался ТЭКом (топливно-энергетическим комплексом), я занимался средствами массовой информации. И когда его назначили главой правительства, я в это время заканчивал как раз работу над делом КПСС в Конституционном суде, которое закончилось 30 ноября 92-го года.

И у меня было такое ощущение, что все, 30 ноября, решение по делу КПСС вынесено Конституционным судом. Дальше мне предстояла еще небольшая драка по поводу Фронта национального спасения, тоже выступать от имени президента. И дальше, я надеялся, все, я могу спокойно возвращаться на свое рабочее место. Я тогда был генеральным директором Российского агентства интеллектуальной собственности при Президенте Российской Федерации. Прекрасная работа. Работа с нашими композиторами, поэтами, писателями, учеными. Огромное количество хороших дел, которые очень хотелось делать. И, в общем, были большие планы.

Но вместо этого прозвучал звонок, и мне было сказано: «Михал Саныч, как вы относитесь к тому, чтобы стать министром печати и информации?»

М. Курников: А кто позвонил?

М. Федотов: Интересный вопрос. Я не помню.

М. Курников: Так.

М. Федотов: Нет, я думаю, что я помню. Я думаю, что это был глава Администрации. По-моему, это был тогда Филатов. Скорее всего, это он позвонил. Но то, что это был не Черномырдин – точно, потому что мы с Черномырдиным были просто не знакомы. На что я ответил, помню точно свою фразу: «Я не ношу костюмы убитых товарищей».

Почему я так ответил? Потому что министром печати до этого был Михаил Никифорович Полторанин. А я с 90-го года по начало 92-го был его заместителем. И, в общем, у меня с ним всегда были очень хорошие, дружеские отношения. И когда он был отправлен в отставку, я это воспринял как просто… Ну, тогда Ельцин был вынужден сделать такой ход, потому что Полторанин был одним из самых ярких министров в правительстве реформ, и он был очень бескомпромиссен, он был очень ярок. И это, в общем, привело к тому, что оппозиция требовала крови. И его голова как-то несколько оппозицию смягчила.

М. Курников: Давайте уточним. Полторанин был министром в правительстве еще Ельцина.

М. Федотов: Да, да, да.

М. Курников: А это как раз формировалось новое.

М. Федотов: Он был министром печати и массовой информации, начиная с июня 90-го года. А я стал его заместителем с августа 90-го года.

М. Курников: А вот когда только-только начало формироваться…

М. Федотов: Это было еще не правительство Гайдара, это было еще правительство Силаева. Так что я там оказался старожилом, как это ни удивительно, хотя, в общем, никогда не чувствовал себя чиновником. И Полторанин был в том правительстве тоже, в правительстве Гайдара и Ельцина. Ельцин был формальным главой правительства, но фактическим главой правительства был Егор Тимурович. И вот так продолжалось до восшествия ЧВС, Виктора Степановича Черномырдина. Но мы все его называли ЧВС.

М. Курников: Да. Для вас то, что Черномырдин стал главой правительства, было, во-первых, неожиданным? С чем вы это ассоциировали? Потому что вот Анатолий Чубайс вспоминал, что для него это был шаг назад, что вот буквально его товарищей убирают, а ставят какого-то красного директора.

М. Федотов: Насчет какого-то красного директора. Я сразу вспомнил перебранку на одном из заседаний правительства, когда Боря Федоров, который был тогда одним из министров (по-моему, министром экономики), ему был задан ЧВСом какой-то не очень приятный вопрос, и Боря вспылил, встал из-за этого длинного правительственного стола. А напротив него сидел министр сельского хозяйства Заверюха. И он говорит: «Что вы меня спрашиваете, Виктор Степанович?! Тут ходят всякие Заверухи!» Хотя министр сельского хозяйства, в общем, был совершенно не при чем. Это был такой ход со стороны Бориса.

М. Курников: Возможно, он его как раз упомянул, потому что Заверюха был очень близок к Черномырдину и был его земляком. И они вместе, парой работали.

М. Федотов: Ну, может быть. Нет, назначение Виктора Степановича я воспринял как решение президента. Я был и считал себя всегда человеком из команды президента. И если президент решил, что главой правительства будет Черномырдин, значит будет Черномырдин.

М. Курников: То есть без предубеждения?

М. Федотов: Абсолютно.

М. Курников: Хорошо. И вот вас позвали в правительство. Вы говорите: «Я костюм убитого товарища надевать не буду».

М. Федотов: Да. На что мне – по-моему, это был Филатов – он мне сказал: «Вопрос решен». Я говорю: «Если вопрос решен, тогда чего спрашивать? Нечего спрашивать. Когда мне ехать к Борису Николаевичу представляться?» На что мне было сказано: «А что тебе представляться? Он тебя прекрасно знает. Поэтому он тебя не вызывает для беседы». Кого-то он вызывал. Меня он не вызывал.

А дальше меня вызвал Черномырдин, глава правительства. Вот он меня вызвал, и я к нему поехал. Кабинет его располагался на Старой площади тогда на 5 этаже в 1 подъезде неподалеку от малого зала. Каждый раз, когда проходил в малый зал на какое-нибудь очередное заседание нашего Совета по правам человека, я думал: ага, вот здесь сидел Виктор Степанович, вот иду мимо.

И он меня позвал. Я пришел. Он сказал: «Ну давайте познакомимся». Мы были исключительно на вы. Хотя я знаю, что он со многими общался на ты. Со мной он перешел на ты в начале 97-го года. И он спросил: «Как вы себе представляете вашу работу?» Совершенно такой нормальный, обычный деловой разговор.

Я объяснил, что для меня самое главное – это чтобы средства массовой информации были свободны; у нас есть закон «О средствах массовой информации», моя задача – его защищать всеми силами, что я и буду делать. Кроме того, сказал я, у нас есть задачи, связанные с книгоизданием, с выпуском учебников, в частности, школьных. Вот будем этим заниматься. Ну и там есть несколько вопросов, сказал я. То есть нормальный деловой разговор.

И когда я приехал домой, меня жена спросила: «Ну и как?» И я ей сказал: «ты знаешь, мне очень понравилось». Говорит: «В каком смысле?» Я говорю: «Я понял, что с этим человеком мне будет интересно работать». Она говорит: «А почему ты так решил?» Я говорю: «Есть один признак». Она сказала: «Ну он же вообще красный директор. Это же совок». Я говорю: «Не, не совок». Она говорит: «Почему ты так решил?» Я говорю: «Потому что он умеет носить хорошие костюмы».

Я уже к этому моменту знал, что такой хороший костюм и что такое обычный, в том числе из ателье правительства. Там шили из замечательной ткани, но отвратительные костюмы. Они не умели шить. Может быть, они шили на Громыко. И вот с тех пор у них ничего не поменялось. Но я не знаю, как сейчас. С тех пор я их услугами и не пользовался. Вот он не носил совковую одежду. Нет, он был совершенно не совковый человек. И по разговору я понял, что он уже знает, что такое рыночная экономика, он уже понимает, как должна развиваться страна, что это на Госплан и Госснаб, это совсем другая жизнь. И я понял, что, в общем, это будет интересно.

М. Курников: Я, кстати, отмечу, что 3 января 93-го года… Я просто вижу эту публикацию. По-моему, это «Московские новости». Статья называется «Вторая попытка Михаила Федотова», а подзаголовок: «Министром печати и информации в правительстве Виктора Черномырдина назначен Михаил Федотова, ранее возглавлявший Российское агентство интеллектуальной собственности». А почему вторая попытка?

М. Федотов: Не знаю.

М. Курников: Интересно, да? Я когда обратил внимание, подумал: «Может быть, они думали, что вы тогда из зама должны были превратиться в министра?»

М. Федотов: Да нет. Я же писал заявление о том, что прошу меня освободить от должности заместителя министра, потому что меня уже президент назначил генеральным директором Агентства интеллектуальной собственности. И я считал, что это неправильно – совмещать две должности. На что мне было сказано: «Почему неправильно? Можете совмещать». Я говорю: «Не, не, не, не, не, неправильно».

М. Курников: В общем, с января 93-го года вы становитесь министром в правительстве Черномырдина.

М. Федотов: С 27 декабря, если точнее.

М. Курников: С 27 декабря 92-го. В январе вы, наверное, начинаете после Новогодних праздников работать. Что такое заседание правительства Черномырдина?

М. Федотов: Ну вот я вам скажу, первое заседание, на которое я пришел, оно проходило, по-моему, в Кремле. Может быть, в Белом доме. Боюсь ошибиться. Но я помню вот этот длинный стол. Помню, что все сидели с наушниками, потому что акустика очень плохая и ничего не слышно иначе. Я тогда только понял, зачем нужны эти наушники. И в советское время, когда по телевизору показывали, как все эти старцы сидят с наушниками, я думал: «Ну, конечно. Они все глухие». Оказывается, нет. Просто плохая акустика.

И мне показали мое место. Я сел. Там было написано «Федотов». Рядом со мной, вижу, сидит очень благообразный человек такого профессорского вида. Я поворачиваюсь к нему и вижу, что на его табличке написано «Виктор Иванович Данилов-Данильян». Я говорю: «Очень приятно, Виктор Иванович. Я Федотов Михал Саныч. Я правильно понимаю, что вы профессор Московского университета?» Он говорит: «Совершенно правильно, Михал Саныч. Но теперь я министр экологии».

Вот такие люди были в правительстве Черномырдина. Я не помню, кого он сменил в правительстве, но я помню, что мне с ним работать всегда было очень приятно. Интеллигентнейший человек, умнейший человек. И таких людей в правительстве было довольно много.

И вот заседание правительства проходило по-разному, конечно. Потому что когда во главе правительства такой человек, как Виктор Степанович, то жди подвоха в любую минуту. И я вам скажу, что я немножко похулиганил сам на первом же заседании, потому что я посмотрел бумаги, а я имею привычку читать бумаги, и посмотрел, что мы должны на этом заседании правительства утвердить план какого-то строительства. Что-то надо построить. Нет, это не январь, это декабрь. Точно помню, это декабрь. И я смотрю, там написано, что объекты должны быть сданы не позднее 4 квартала 92-го года.

Когда доходит очередь до этого пункта повестки дня, я поднимаю руку. Виктор Степанович говорит: «Да, пожалуйста, Михал Саныч. Что вы хотели сказать?» Я говорю: «Виктор Степанович, я хотел задать вопрос по поводу этого плана. Вот если мы сейчас его утвердим, то успеют ли наши строители за оставшиеся 2 дня реализовать этот план? Или мы будем продлевать 92-й год еще на некоторое количество месяцев?» На что сказал примерно так: «Не смешно. Садитесь. Не смешно».

М. Курников: Оценил. Хорошо. Я просто напомню, что это 93-й год, который… Хотел сказать «закончится октябрем», но нет, он как раз продолжится октябрем. Но до октября – я просто почитал газеты того времени – у вас было очень интересное и насыщенное время как у министра.

М. Федотов: Очень. Да уж.

М. Курников: Там такие войны, что о-го-го. Вот давайте просто попытаемся мы со слушателями понять, неужели вам давали установки душить средства массовой информации и все такое?

М. Федотов: А что, я душил?

М. Курников: Ну вот смотрите, вы закрывали газету «День», например.

М. Федотов: Я думаю, что если б вы ее почитали, вы б сами ее закрыли.

М. Курников: А за что?

М. Федотов: Во всяком случае, уж точно захлопнули бы.

М. Курников: Ну вот расскажите, что это были за средства массовой информации, которые вы тогда закрывали. И как тогда принималось решение политическое такое?

М. Федотов: Могу сказать, что Виктор Степанович на меня никогда не давил. Вот чего не было, того не было. Вот сейчас чуть-чуть назад вернемся, ладно?

М. Курников: Да, давайте.

М. Федотов: Вы же спросили про заседание правительства. У меня в памяти осталось одно заседание правительства, которое я, наверное, буду помнить до последних дней. Обычное заседание совершенно. Но на этом заседании обсуждался вопрос о закупке зерна за рубежом. И Виктор Степанович считал, что закупать зерно за рубежом не нужно, что это подрывает наше сельское хозяйство.

И по этому вопросу выступал глава, если я правильно помню, «Росхлебопродукт» господин Чешинский. А все вот эти закупки зерна за рубежом проходили через «Росхлебопродукт». И он выступает с докладом и говорит, что не надо прекращать закупки зерна за рубежом, что это для нас очень выгодно, это очень правильно. И я смотрю на Виктора Степановича и вижу, что он, как чайник, нагревается, нагревается, нагревается. И я понимаю, что сейчас он взорвется, момент кипения уже близок.

И тут несчастный Чешинский произносит ключевое. Он говорит: «Виктор Степанович, нельзя закрывать эти закупки. Нельзя резать курица, которая несет золотые яйца». Тут происходит закипание, свисток чайника, крышку сносит. Виктор Степанович, обращаясь к нему, говорит: «Садитесь. Я и без вас знаю, у кого здесь яйца золотые, а у кого – позолоченные!». Зал лежит. Честно говоря, там ведь были и дамы среди членов правительства. Я так посмотрел – в общем, они были пунцовые от этих ЧВСовских шуток. Но идея-то была правильная. Виктор Степанович-то был прав. А теперь что касается…

М. Курников: Целей и задач, которые вам ставили по средствам массовой информации.

М. Федотов: Мне Виктор Степанович никаких целей и задач не ставил. Цели и задачи мне ставил президент Борис Николаевич. У меня была телефонная линия прямая с президентом. Точно так же, как и с членами правительства. Тогда всем поставили так называемую «вишневку» – такой вишневый телефон, по которому мы все могли разговаривать. Честно говоря, не знаю, зачем это было нужно, потому что, в общем, этих старых правительственных телефонов и так выше крыши. Я, честно говоря, просто не понимаю, зачем такое количество этих телефонов.

Хотя смысл в них, конечно, сегодня точно есть. Я их всегда называл «телефон доверия», потому что ты знаешь, кто с тобой говорит, и знаешь, кто тебя слушает. А когда сейчас говоришь по мобильному, то иногда не знаешь, кто с тобой говорит, и уж точно не знаешь, кто тебя слушает. Поэтому вот эта закрытая связь – это действительно «телефон доверия».

М. Курников: А какие задачи вам тогда ставил президент?

М. Федотов: Здесь были разные ситуации. Например, в марте мне была поставлена задача закрыть всю оппозиционную прессу. Я задачку выполнил с точностью до наоборот.

М. Курников: Ну как же? Смотрите, вот газета «День», «Советская Россия», «600 секунд» – Невзоров и тот вынужден был оттуда тогда уйти.

М. Федотов: Эта самая газета «День» должна была быть закрыта 20 марта 93-го года. Вместо этого был издан указ президента. Даже два указа: один готовил я, другой – мы не сговаривались – готовил Юра Батурин. Его указ касался телевидения, подготовленный мною указ касался защиты свободы печати в Российской Федерации. И никаких слов про закрытие газет там не было. Хотя задача была поставлена – да, закрыть.

Я сказал: «А за что закрыть?» – «Вот президент, - сказали мне, - хочет издать указ об особом порядке управления страной. Этот затянувшийся конституционный кризис надо рубить». Я сказал: «Нет, я не могу, к сожалению, закрывать эти газеты. Мне закон таких полномочий не дает. И если сейчас президент подпишет указ о закрытии этих газет, я не смогу защитить президента в Конституционном суде. Не смогу. Я его не раз защищал там. И, в общем, каждый раз достаточно успешно. Но здесь я защитить не смогу, потому что это будет незаконно и неконституционно».

Поэтому та же самая газета «День» просуществовала еще практически до августа месяца, когда действительно в августе мы подали иск в суд о закрытии этой газеты. Для этого были все основания. Что сделал Проханов? Проханов учредил газету «Завтра». Я ему предложил… Ну, не ему, конечно. Но я так прокомментировал для журналистов, сказав, что, на мой взгляд, он выбрал неправильное название, надо было назвать «Добрый день», это было бы еще смешнее.

В том-то все и дело, что Закон о СМИ очень демократичен. И когда ко мне приходили мои коллеги и говорили: «Давай внесем в Закон о СМИ поправки», я говорил: «Не надо, потому что сегодня мы у власти. Мы боремся с теми газетами, которые подрывают демократию. Да, нам трудно. Но ничего, мы будем терпеть. А потом мы будем в оппозиции, придут другие люди, и если мы внесем эти поправки, они закроют всю демократическую печать. Поэтому не надо, не трогайте Закон о СМИ».

И с Законом о СМИ, в общем, дальше и моя отставка была связана, потому что тогда сначала Съезд народных депутатов сказал, что нужно создать федеральный наблюдательный совет, а потом и Верховный совет принял поправки в Закон о СМИ. Вот из-за этих поправок в Закон о СМИ я и подал тогда в отставку.

М. Курников: Ну мы сейчас подробнее об этом поговорим обязательно. Я напомню, что говорим мы с Михаилом Федотовым, тогда, в 93-м году, министром печати как раз. И я напомню, что Михаил Федотов, конечно, был еще и председателем Совета по правам человека. И в связи с этим есть группа вопросов.

М. Федотов: Но это уже значительно позже и при другом президенте.

М. Курников: Но тут есть группа вопросов, связанных именно с этим. Но сначала я такой вопрос задам от слушателя. Дмитрий Мезенцев спрашивает: «А как Виктор Степанович относится к критике со стороны СМИ? Вот когда он критиковался лично или критиковалось правительство, он вызывал вас, просил как-то повлиять или разобраться?»

М. Федотов: Нет.

М. Курников: А как он реагировал вообще? Видели ли вы когда-нибудь его реакцию на то, что о нем пишут?

М. Федотов: Однажды была ситуация, когда он был возмущен. Это было уже летом. Наверное, где-то июль, может быть, начало августа. Я как раз приехал на дачу после рабочего дня. И только я вошел на веранду, возвращается машина, потому что в машине был мобильный телефон. Ну не такой, как сейчас, а такая, знаете, система «Кавказ», которая хрюкает, квакает и всячески изображает, что это телефон. На самом деле, это что-то другое. Но это все-таки средство связи какое-то.

И вот подъезжает мой водитель Валерий Николаевич и говорит: «Михал Саныч, вас Черномырдин срочно». Я: «Господи, что такое, что случилось?» У меня на даче телефона нет, никаких мобильных нет. Ну и я сажусь в машину. В машине телефон не работает, потому что как раз возле моей дачи, оказывается, не принимает. Мы с ним выезжаем в какое-то поле. И там в поле связь налаживается. И я соединяюсь с Виктором Степановичем м говорю: «Виктор Степанович, что случилось?» Он говорит: «Почему вы мне не доложили о том, что происходит?» Я говорю: «Виктор Степанович, да ничего не происходит. Все нормально». Я сейчас не помню деталей этой истории. В принципе, это можно найти по газетам, конечно, того времени.

– «Вот у вас была схватка с Верховным советом». Я говорю: «Виктор Степанович, да я уже этот вопрос решил. Мы уже разобрались, все уже урегулировали, все уже успокоились». Говорит: «А почему вы мне не доложили?» Я говорю: «Я доложил Владимиру Филипповичу Шумейко». Он говорит: «А кто такой Шумейко?» Я говорю: «Ваш первый заместитель, Виктор Степанович». Он говорит: «Ну и что?» Я говорю: «Он курирующий зам в правительстве. Он курирует мое министерство. Я ему доложил. Что же я вас буду беспокоить?»

Он мне говорит: «Запомните, все эти замы – это просто мои помощники. Вы мне должны докладывать, а не кому-то там». Я говорю: «Хорошо, Виктор Степанович, как скажете. Буду докладывать вам непосредственно». – «Ну, ладно. Разобрались?» Я говорю: «Разобрался». – «Ну, молодец».

М. Курников: Ну раз уж вы вспомнили август 93-го. В августе 93-го ваш кабинет обстреляли из автоматического оружия.

М. Федотов: Было.

М. Курников: Честно говоря, сейчас когда читаешь эту заметку, волосы шевелятся на голове, потому что соответствующий сотрудник МВД комментирует и говорит: «Да это точно хулиганы, потому что там единственное окно ночью горело, по нему и стреляли. Поэтому это обычное хулиганство», - говорит он, на секундочку, про обстрел кабинета министра. Что это такое, во-первых? Ну и как реагировал Черномырдин, что кабинет его министра обстреляли?

М. Федотов: Он мне позвонил утром, спросил: «Ну как?» Я говорю: «Виктор Степанович, ничего, нормально. Я на работе. Работаю». – «Ну, хорошо». Все, повесил трубку. Но, что интересно, вы знаете, кто приехал расследовать стрельбу по окнам?

М. Курников: Кто?

М. Федотов: Колокольцев.

М. Курников: Да вы что?

М. Федотов: Да. Он тогда работал в московской милиции. Я уж не помню, какая у него была должность. Но мы тогда с ним и познакомились, с Владимиром Александровичем Колокольцевым. Это автоматная очередь. Это был, во-первых, не одиночная пуля. И во-вторых, там не одно окно горело все-таки. Горело окно в моем кабинете, и горело окно в приемной. И там, действительно, был просто дежурный. Слава богу, пули в него не попали. Это правда. Но это было предупреждение. И у этого предупреждения были авторы, вот ведь в чем дело. И я-то знал, с чем это связано. Это было связано с тем, что я к этому моменту как раз обнаружил, что в министерстве творится черт знает что.

Я никогда не забуду то, что мне сказал какой-то человек, который пришел ко мне. То ли издатель, то ли редактор, то ли директор типографии какой-то. Приходило же огромное количество людей. Обычно же пока я поднимался на 3 этаж по лестнице, я успевал подписать десяток бумаг у разных людей. Потому что это был все-таки революционный период. И поэтому жизнь кипела. Сейчас заходишь в какое-нибудь министерство – там длинный коридор и в нем 1-2 человека. Тихо-тихо так идут. Приятно посмотреть. Завидуешь. Тогда в 93-м было не так – все кипело.

И ко мне пришел директор одной типографии и сказал: «Михал Саныч, меня просто ограбили в вашем министерстве». Я говорю: «Что такое?» Тогда был так называемый «гермесовский» кредит, по которому менялись рубли на немецкие марки по другому курсу – не по рыночному курсу, а по специальному субсидированному курсу. И на эти марки можно было приобретать оборудование. И в правительственном постановлении говорилось о том, что это в том числе полиграфическое оборудование.

Ну, полиграфическое оборудование – это наше министерство. И мы взяли у различных типографий, издательств взяли их заказы. Они под эти заказы принесли деньги. Мы эти деньги отдали на конвертацию. И на эти конвертированные уже марки они должны были получить современное немецкое высококачественное полиграфическое оборудование.

И тут я узнаю от этого директора типографии, что он эти деньги отдал, заказал полиграфическое оборудование, и это полиграфическое оборудование к нему не попало, потому что было принято решение одним из моих заместителей, что это оборудование пойдет в другую типографию. Я сказал: «Ну это безобразие. Вы обсуждали этот вопрос?» – «Да. Они сказали: “Пожалуйста, мы вам вернем деньги”. Но, простите, кому нужны эти деньги в условиях бешенной инфляции? Это уже бумага, а не деньги». То есть практически человека ограбили.

И я тогда говорю: «Хорошо. Все мне с вами понятно. Я сейчас начну проверку. И я вызываю своего первого зама и говорю: «Значит, завтра утром ты должен быть в Туле». По-моему, эта база была в Туле. Это была база полиграфического оборудования. И то ли в Туле, то ли в Ярославле.

М. Курников: Сейчас это не важно, да.

М. Федотов: Не принципиально. Короче. Говорю: «Готовь приказ. Создается комиссия по проверке. Проверь, перетряси всю эту базу. Я хочу понять, это единственный случай безобразия или не единственный, или это система». Он подготовил приказ. Я подписал. И вот что произошло ночью. Ночью по моему окну автоматная очередь. А база сгорела.

М. Курников: Понятно. Интересно, как Колокольцев расследовал это тогда, до чего он тогда докопался. Но это отдельная, другая история. Возвращаясь к Виктору Черномырдину и его правительству. Вы министр, который отработал меньше года.

М. Федотов: Да.

М. Курников: При этом при всем вы не единственный такой. И, в принципе, министры, если посчитать, сколько их сменилось, там около 30-40 за несколько лет. Не только министров печати, конечно, а вообще всех министров. И, в общем, это легко происходило. Опять же из газет того времени я много узнал о внутриправительственных интригах. Действительно ли правительство Черномырдина было таким клубком змей, где друг друга подсиживали, друг на друга что-то приносили и так далее?

М. Федотов: Максим, во-первых, давайте исходить из того, что я могу говорить о правительстве Черномырдина до начала ноября 93-го года. Потому что с начала ноября 93-го года я уже работал постпредом при ЮНЕСКО в городе Париже и появлялся в Москве только в командировку и в отпуск. Это первое.

Второе. В правительстве, конечно же, были разные люди и разные группы, которые объединялись. Были так называемые группы демократических министров. Да, мы контактировали между собой. Я никогда не забуду, как мы приехали к Полторанину в Архангельское на пельмени. Был Михаил Никифорович, я, не помню, кто еще… Нас было человек 5-6 людей из правительства, из Администрации президента. И мы сидели, и нас супруга Михаила Никифоровича потчевала пельменями. Она великолепные делала пельмени. Вот мы сидим едим, выпиваем.

Включаем телевизор. Там новости идут. И по новостям сообщают: «Сегодня в Архангельском проходит тайная встреча демократических министров. Мы не знаем, что там они задумали». Примерно смысл такой. Мы сидим хохочем, потому что мы просто собрались поесть пельмени. Никаких у нас тайных замыслов не было.

М. Курников: А кто-то уже в СМИ об этом рассказал, да?

М. Федотов: Да.

М. Курников: А как к этому относился Черномырдин? Как он реагировал на это? Насколько вот эти постоянные склоки его напрягали?

М. Федотов: К склокам он относился очень плохо. Он всегда говорил: «У правительства должно быть одно мнение. У него не может быть разных мнений». И я с ним согласен. И он говорил: «Если у тебя другое мнение – уходи. Но если есть разные мнения в правительстве – обсуждаем за закрытыми дверями на заседании правительства, не выносим это в паблик». Это правильно, на самом деле, потому что правительство должно быть монолитным, иначе это раскол, иначе это ослабление правительства.

И я вам приведу простой пример. Где-то, наверное, в апреле был очередной Съезд народных депутатов. Тогда в 93-м они проходили очень часто. А тогда в правительстве было довольно много военных. Даже министр здравоохранения был генерал. И вот на это заседание Съезда народных депутатов, на которое мы все должны были прийти, все наши министры военные пришли в форме. И это было нечто. Когда мы все собрались там в каком-то предбаннике, для нас накрыли чай, я смотрю – все в мундирах: и Грачев в мундире, и Шойгу в мундире, и министр здравоохранения в мундире, еще кто-то. В общем, их много оказалось у нас людей в мундирах.

И вот начинается заседание. Мы входим в зал, проходим так гуськом. И кто-то из журналистов хватает меня за руку и говорит: «Михал Саныч, Михал Саныч, а что это означает, что они пришли все в форме?» Я, мгновенно реагируя, говорю: «Это означает, что правительство в форме».

М. Курников: Хотя, как я понимаю, вам это скорее не нравилось.

М. Федотов: Что такое количество военных?

М. Курников: Да.

М. Федотов: Дело же не в том – военный он или не военный. Дело в том – он человек разумный или нет.

М. Курников: Да. Но то, что они это подчеркивали так.

М. Федотов: Можно быть штатским и совершенно неразумным и абсолютно реакционным человеком. А можно быть военным и абсолютно демократическим человеком.

М. Курников: Тоже верно. Но давайте перенесемся на несколько лет вперед, когда вас президент предлагал в качестве судьи Конституционного суда. И вас как раз представлял Виктор Степанович Государственной думе. А почему он?

М. Федотов: Давайте я тогда начну чуть-чуть отступив. Это был 97-й год, если я правильно помню. Разговор о том, что президент решил меня выдвинуть в Конституционный суд, появился где-то, наверное, в декабре или в ноябре 96-го. Мне позвонил Чубайс и сказал: «Значит, давай готовься. Президент тебя выдвигает». Я говорю: «Толя, а почему меня? Я, в общем, сижу работаю. У меня серьезная, важная работа – постпред при ЮНЕСКО. Это серьезная работа. Это не шутки и не курорт. То есть кто-то может там ничего не делать. Но я вот та самая свинья, которая везде грязь найдет».

М. Курников: Так. И, в общем, вас приглашают в Москву. И?

М. Федотов: Да. И он говорит: «Не, вопрос решен. Мы ему дали список на 8 кандидатур. Он твою кандидатуру утвердил трижды». Я говорю: «Что значит трижды? Как это?» – «Ну, так: он поставил галочку рядом с твоей фамилией, подчеркнул твою фамилию и еще расписался рядом». Я говорю: «Понятно. Ну, хорошо. Давайте, ребята, готовьтесь. Что там надо скажите». Потому что у меня сейчас другая тема. У меня государственный визит генерального директора ЮНЕСКО Федерико Майора в Москву. Под это я организовал целые дни ЮНЕСКО в Российской Федерации – огромная программа.

Короче говоря, приезжаю я в Москву вместе с гендиром. Мы ездим по мероприятиям, он выступает в Колонном зале вместе с Лужковым на мероприятии, посвященном Нобелевским лауреатам российским. Потом мы переезжаем в Академию Жуковского, потом мы оттуда переезжаем в МГУ (там конференция по биоэтике). И на следующий день он сначала встречается с Ельциным, потом он встречается с Черномырдиным.

И на встрече с Черномырдиным происходит такая история. Они сидят напротив друг друга. Я сижу рядом с Черномырдиным. А напротив сидит Федерико Майор вместе со своими коллегами. И они обмениваются выступлениями о том, о сём, о Большом театре, об Эрмитаже, об Академии наук, спасибо-спасибо, а вот мы хотим еще то-то. И Черномырдин говорит: «Ну, вообще, вот вы довольны, как наш посол у вас работает?» Майор говорит: «Да, прекрасно. У нас хорошие, теплые отношения». Он говорит: «Да. Но мы скоро его заберем у вас». Майор так смотрит на меня, не понимая, что происходит. «Да, да, да, - говорит Черномырдин, - его ждет другая работа в Москве. Так что готовьтесь с ним расстаться».

Такая неловкая пауза. Ни в каких записках этого не было, ни в каких подготовленных бумагах ничего подобного не было. Для меня это полнейшая неожиданность. Ну, хорошо. Дальше как-то так закруглили тему. Завершаем встречу. И Майор подходит к Черномырдину прощаться, жмут руку. Другие его сопровождающие лица тоже подходят. Рукопожатия. Я тоже подхожу. Рукопожатие. Он говорит: «А ты куда?» Вот тут он перешел на ты.

Я говорю: «Виктор Степанович, я же сопровождаю делегацию. Это полагается по протоколу». – «Так, нечего! Ты сейчас мне нужен. Пойдем ко мне». Я говорю: «Виктор Степанович, у меня, - а это зима все-таки, - у меня машина, она же сейчас уедет. А там пальто у меня», Он поворачивается ко мне и говорит: «Пальто… Другое купишь!» Добавляет он еще несколько русских слов, которые Роскомнадзор почему-то не любит. И ведет меня к себе в кабинет.

И дальше он меня усаживает и говорит: «Так, ну рассказывай». Я говорю: «Виктор Степанович, а что рассказывать?» – «Когда ты будешь уже у нас в Конституционном суде?» Я говорю: «Виктор Степанович, это решает Совет Федерации. Вот сейчас президент подписал представление. Я готовлюсь». Он говорит: «Не, не, не, это серьезное дело. К этому надо относиться серьезно. Это надо серьезно подготовить». Я говорю: «Виктор Степанович, как скажете».

В общем, короче говоря, мы с ним поговорили где-то полчаса примерно. Причем он, видимо, что-то знал. То есть не только про то, что Ельцин меня планирует в Конституционный суд…

М. Курников: Но парламент же прокатит это назначение, да?

М. Федотов: Нет.

М. Курников: Нет?

М. Федотов: Нет, ну что вы. Я же помню слова Чубайса. Я ему говорю: «Слушай, я посчитал. У меня примерно 52 голоса. Это вот мои голоса. Я в них более-менее уверен. То есть это люди, которые за меня проголосуют просто в силу своих политических убеждений». А мне нужно было минимум 90 с чем-то голосов. Я говорю: «А у меня 51». – «Не волнуйся, сказал он мне. За тебя такие трансферты пошли в регионы…». Понятно, да? – «Ты там получишь очень много голосов».

Ладно, подождите секундочку. Вы задали вопрос. Я вам его расскажу до конца. Я спрашиваю Чубайса: «Ну хорошо, мне что надо делать? Давай я начну какую-то свою предвыборную кампанию, буду разговаривать с сенаторами, уговаривать, убеждать». – «Не, не надо. Ничего не делай». Мы все сделаем. Все готово». – «Ну, хорошо».

Прихожу я на заседание Совета Федерации, выступаю. Мне задают вопросы, я отвечаю на вопросы. Дальше выступает Владимир Михайлович Платонов, председатель Комитета по конституционному законодательству. За день до этого Комитет рассматривал мою кандидатуру. Она была единогласно одобрена. И дальше Платонов выступает.

А до этого выступил, естественно, Черномырдин. Он выступал первым. Ну, я подозреваю, кто ему писал текст выступления. Честно говоря, прослушав его речь, я повернулся к своим товарищам по Администрации президента и сказал: «Ребята, по-моему, я уже могу умирать. Надгробная речь по высшему разряду уже готова и уже произнесена». Действительно, такой панегирик настоящий.

И потом Платонов выступает. И Платонову задают вопрос. Если я правильно помню, это был член Совета Федерации Лоткин. И он задает вопрос: «А о чем говорит тот факт, что у вашего кандидата три жены?»

М. Курников: Да! Это отражено даже в заметке «Коммерсанта» об этом.

М. Федотов: Почему три жены? Потому что они в Администрации президента взяли не обычную кадровую справку, которая всегда используется, а взяли лично дело мидовское. А мидовская анкета другая, она более подробная. Там все бывшие жены, там все до 8 колена. И поэтому все мои, действительно, предыдущие две жены… Это были студенческие браки такие коротенькие и не имевшие никаких последствий вообще. Но они были отражены в этой анкете. И эту анкету Лодкин прочитал и зада вопрос: «А о чем это говорит?»

На что Платонов ответил: «Ну, я думаю, что это говорит о его решительности», А Черномырдин сидит рядом с Егором Строевым, микрофон включен, и он говорит так негромко: «И его возможностях». Зал Совета Федерации рухнул. Ну а потом они тихо и мирно проголосовали по моей кандидатуре, и я получил, по-моему, 54 голоса или 55.

М. Курников: Да. И как раз следующий кандидат выбирался, я так понимаю, с одной женой уже. У нас осталось буквально 2,5 минуты. Михаил Александрович, а повестка в принципе прав человека и Черномырдин – это параллельные вселенные или для него это было что-то значимое?

М. Федотов: Да нет. Он не заморачивался такими материями, как права человека. Он заморачивался другими материями – чтобы люди были накормлены, чтобы школы работали, чтобы эти самые наши нефтепромыслы давали нефть и так далее. Он был человеком абсолютно земным. Если б я ему начал что-нибудь говорить про права человека, он бы сказал: «Так, а теперь по делу. Давай по делу. Что надо?» И, на мой взгляд, это правильный подход, потому что права человека – это прежде всего право человека быть сытым, быть живым, быть здоровым, иметь возможность говорить то, что ты думаешь. Это все права человека. Он об этом заботился.

И поэтому, кстати говоря, Будённовск, когда он сказал: «Басаев, говорите громче». И это спасло людям жизни. Я считаю, что на самом деле он был большой гуманист. Если бы вы ему сказали, что он гуманист, он бы сказал: «Да чего ты там!» Нет. Но он был на самом деле гуманист. Для него словосочетание «права человека» не означало ничего. Но реальные права человека были для него важнее всего.

И он был боец. Он был боец во всем. И что он не любил – он не любил, когда его члены правительства уходили в отставку по политическим мотивам. И когда его спросили: «А как же Федотов?», он сказал: «Это другая история». Это было его интервью «Известиям», по-моему. – «Он поступил как очень мужественный человек. И я его за это уважаю».

М. Курников: На этом заканчиваем сегодняшнюю программу. Напомню, что мы говорили с профессором Высшей школы экономики Михаилом Федотовым, министром печати в правительстве Черномырдина когда-то.

---

Источник: Радиостанция «Эхо Москвы»